Читать онлайн «Владимир Святой [3-е издание]». Страница 13

Первая половина замысла императора Никифора казалась выполненной блестяще. Разгромленное Болгарское государство не представляло теперь никакой угрозы для Византии. Но дальнейшее развитие событий, а особенно та легкость, с которой Святослав добился успеха, беспокоили Константинополь. Становилось ясно, что русский князь не станет торопиться с возвращением на Русь. К этому времени, а может быть и раньше, раскрылась двойная игра патрикия Калокира. Все это делало Святослава еще более опасным для Империи, нежели побежденные им болгары. Император Никифор, верный обычной практике византийских василевсов стравливать между собой своих собственных врагов, поддерживая то одну, то другую сторону, предпринял шаги к возможному сближению с Болгарией. Собственно, возможность такого сближения стали нащупывать уже вскоре после разрыва. Еще в июне 968 года, более чем за месяц до появления Святослава на Дунае, в Константинополе любезно встречали послов болгарского царя{34}.

Поворот в политике Константинополя, должно быть, не сильно беспокоил русского князя. Вероятно, перспектива войны с Византией стала для него вполне ясной. Беда, однако, пришла совсем с другой стороны. Уязвимое место Святослава оказалось не в Болгарии, а на Руси, точнее, в Киеве, куда и надлежит нам теперь обратить свои взоры.

После ухода Святослава на Дунай его дети остались в Киеве с Ольгой — вновь, как и во время предыдущих отлучек своего отца. Ярополку исполнилось десять лет или немного больше; Олег и Владимир были еще младше. Ольга воспитывала внуков и, вероятно, по-своему обучала тому, как следует управлять государством. Можно предполагать, что исподволь она знакомила их и с таинствами христианской веры. Исподволь — потому что, узнай об этом Святослав, он бы разгневался. Впрочем, все это, наверное, относилось к Ярополку и Олегу — едва ли нелюбимый Владимир был обласкан заботами и наставлениями своей бабки.

По-прежнему Ольга держала в своих руках нити управления страной. Но простирались эти нити не так далеко, как ей бы хотелось, да и руки были уже не те. Возраст и болезни брали свое. Воевавший в Болгарии Святослав не интересовался делами даже родного Киева — тем более других, более отдаленных земель своей державы. К концу жизни Ольга с горечью видела, что многие из ее начинаний шли прахом. Война отодвигала князя от Киева, превращала Киев из стольного града в захолустье. Главное же, Ольгу и киевлян беспокоило то, что их город остался практически без защиты. В Киеве не было не только князя, но и полноценной дружины.

Зима и весна не вызывали тревоги. Рыхлый тяжелый снег, а затем распутица надежно защищали город от вторжений извне. Но в марте таял снег, в апреле-мае наливались травы в южнорусских степях, а значит, наливались силой и кони обитателей этих степей — кочевников. На исходе весны степи таили в себе несомненную опасность, и у этой опасности имелось свое имя — печенеги.

К середине X века отношения русских князей с печенегами большей частью были мирными. И князь Игорь, и его сын Святослав считали их своими союзниками и даже привлекали к совместной борьбе с общими врагами. Но мир был непрочен. Печенеги кочевали всего в одном-двух днях пути от русских земель и могли внезапно появиться у стен Киева или какого-либо другого русского города. Сами же они были почти неуловимы. Не случайно византийский император-писатель Константин Багрянородный, автор знаменитого трактата «Об управлении Империей», написанного для его сына Романа и последующих василевсов, указывал: «Знай, что и росы озабочены тем, чтобы иметь мир с пачинакитами» (то есть с печенегами). Даже «против удаленных от их пределов врагов росы вообще отправляться не могут, если не находятся в мире с пачинакитами, так как пачинакиты имеют возможность — в то время, когда росы удалятся от своих, — напав, все у них уничтожить и разорить. Поэтому росы всегда питают особую заботу, чтобы не понести от них вреда, ибо силен этот народ, привлекать их к союзу и получать от них помощь, так чтобы от их вражды избавляться и помощью пользоваться» (эти слова писались в начале 50-х годов X века){35}.

Нет сомнений, что перед уходом из Киева Святослав подтвердил мир с печенегами. Но Печенежская земля была разделена между несколькими ордами или родами (Константин называет их «фемами»). Каждой принадлежала своя территория, и действовали они, вероятно, также самостоятельно. Мир с одной из «фем» не означал мира со всей Печенежской землей. В начале 50-х годов вблизи Руси кочевали две печенежские орды — «фемы» «Харавои» и «Иавдиертим» (или «Иртим»). Два десятилетия спустя места кочевий могли и измениться. Устойчивости русско-печенежских отношений мешало и то обстоятельство, что печенеги не только представляли самостоятельную политическую силу, но и являлись в определенной степени орудием политики византийских императоров. Согласно трактату Константина Багрянородного, с 50-х годов X века во всей восточной политике Империи была сделана ставка именно на союз с печенегами. (Не случайно с рекомендаций о том, как можно использовать печенегов в борьбе с хазарами, болгарами, венграми и Русью, начинается трактат «Об управлении Империей».)

Так или иначе, но в конце весны 969 года случилось то, чего, наверное, больше всего опасалась Ольга. Печенеги нарушили мир с Русью и неожиданно подступили к Киеву. «И обступили печенеги город в силе великой, — сообщает летопись под 6476 (968/969) годом, — бесчисленное множество их было около града. И нельзя было людям ни выбраться из города, ни вести послать»{36}. Среди осажденных оказались Ольга и трое княжичей — Ярополк, Олег и Владимир.

Среди историков установилось твердое мнение, что натиск печенегов на Киев явился следствием дипломатических усилий Константинополя: стремясь отвлечь внимание Святослава теперь уже от Болгарии, они подтолкнули печенегов к войне с Русью. Во всяком случае, все получилось в точности так, как рекомендовал император Константин.

Вероятно, в первый раз видел Владимир тех, с кем предстояло ему впоследствии воевать более двадцати лет. «Темные брюнеты, с совершенно бритыми бородами», бедно одетые, — такими описывал печенегов арабский путешественник и дипломат X века Ахмед Ибн Фадлан{37}. Впрочем, брили свои бороды и русы. Гораздо сильнее поражало в печенегах другое. Они как бы сроднились с лошадьми, все были верхом. У стен Киева внезапно возник целый город из кибиток. Отовсюду неслись ржание лошадей, рев верблюдов, крики мужчин и женщин (ибо женщины и во время войн следовали за своими мужьями). В сторону осажденных летели тучи стрел, выпускавшихся из небольших луков, непохожих на те, которыми пользовались славяне. Киевлянам открылся совсем иной мир — непонятный и потому страшный.